Когда читаю тексты о том, что Украина должна перевести свою экономику «на военные рельсы», там встречается отсылка или к США, или к СССР времен второй мировой. Или к Германии времен первой.
Да, я согласен с Ярославом Божко, что сама формула о «военных рельсах» – это часто чистая магия. Но иногда она продукт некорректного сравнения: а именно украинской экономики образца 2021 года и экономики любых перечисленных стран, которые приводятся в качестве примера.
То есть ведущие экономики развитой индустриальной эпохи (США на 1941 год производят более 40% мировой промышленной продукции) и экономики страны, которая опирается на аграрку, добычу сырья и сервисы. Это я про Украину.
С немного прибитой сложной промышленностью, почти отсутствующим машиностроением, немного мертвой инженерной школой и логикой последних 20 лет, что если ты фрезеровщик или паяльщик – то ты лох.
Поэтому, извините, мы можем загрузить наши заводы тем, что они могут производить в пределах своих возможностей. Но даже работников рабочих профессий уже сейчас приходится искать за рубежом. Или размещать отдельные технологические задачи у подрядчиков, скажем, в Пакистане. Ну или в соседних странах, которые промышленность более-менее развивали.
Кстати, здесь мы сильно проигрываем России не только количественно, но и качественно. Ибо к 2022 имели несопоставимо меньшее количество тех самых западных заводов даже узловой сборки. Но и у россиян потенциал расширения производства, хоть и больше нас, но тоже ограничен. Поэтому они и ищут снаряды то у Северной Кореи, то у Ирана.
Эту проблему – деиндустриализации – имеет не только Украина. Те же США после того, как стало понятно, что Китай не очень надежный партнер производства не только начали в Юго – Восточную Азию переносить, но кое-что и домой возвращать или в Латинскую Америку. И в процессе в том числе инвестировать в подготовку рабочей силы. О том, как Европе или Америке удается наращивать производство оружия мы ощущаем на себе. Нет, в этом не только политика виновата. В первую очередь это – о технических возможностях и немного утраченных навыках мобилизационной экономики как таковой. Поэтому мы покупаем снаряды у Пакистана, а Польша оружие у Южной Кореи.
Поэтому нет, можете вычеркивать из головы картину как девушка, которая делает вам утром латте, становится за станок и начинает делать снаряды для 155 калибра. Или собирать танки. Сейчас все эти производства на принципиально другом технологическом уровне, чем в 1941-м, а у нас нет потенциала даже 1941-го.
Да, мы можем и должны не тратить деньги на шоу госпожи Кравец или брусчатку. И направить эти деньги на критическую инфраструктуру, закупку оружия или стимулирование мобилизации.
Но мы не можем ни при каких реалистичных условиях (к сожалению) выстраивать производственные цепи чтобы производить миллионы снарядов или сотни тысяч дронов. Да, мы очень зависимы от помощи союзников и их политической воли. Да, результат (точку завершения) войны преимущественно определяет это. Мы влияем на результат.
Но какой бы успешной у нас ни была мобилизация экономики или людей, то, насколько западные страны и политики готовы защищать те ценности уважения к суверенитету и неприкосновенности границ, которые они декларируют, влияет гораздо больше. Да, ключевая сейчас – политическая воля партнеров. На которую мы, не то чтобы можем сильно влиять.
У многих сейчас дежавю весны 2022. Когда война уже горит, а оружия у нас еще нет и неизвестно будет ли. Партнеры вопрос оружия дожмут – и в США, и в Европе. Трагедия в том, что потерянное время стоит нам не столько позиций, сколько людей. В этом настоящая трагедия этой медлительности.
Да, хорошо быть здоровым и богатым.
Но наша позиция – позиция бедного и больного, который при этом безумно сопротивляется болезни.
Такие дела.