Ожидание переговоров и надежда, которая может убить

Вчера при разговоре с одним человеком, который давно работает в медиа и, как многие профессионалы в этой сфере, мог бы стать прожженным циником, я поняла, что этот человек всерьез рассматривает предстоящие (или нет) "переговоры" Путина с Зеленским как реальный шанс завершить войну.

Мы говорили полтора часа, и я все время возвращалась к мысли, что завершить войну на встрече с Путиным наш президент сейчас конечно может, но только одним способом – подписать пакт о капитуляции.

Но мой собеседник с таким же упорством спрашивал меня про слабые места Путина, и как им можно манипулировать, и какие еще хитрости может применить Зеленский, чтобы чего-то добиться.

И, честно говоря, я поднапряглась из-за того, насколько глубоко в этом человеке засела надежда, что мир где-то близко, "две-три недели максимум". Если эта надежда – массовая (хотя по опросам мы ее пока не видим, но общественное мнение пластично), то мы находимся в психологически крайне опасной ситуации.

Не случайно снова заговорили о парадоксе Стокдейла: в критической ситуации с неопределенным исходом оптимисты погибают первыми.

Оказавшись внутри "ужаса без конца", некоторые люди поддерживают себя мыслью, что все вот-вот должно кончиться. Других способов самоподдержки и самодисциплинирования у них нет. И когда в назначенный час ничего не кончается, эти люди теряют все, что хоть как-то держало их на плаву. И тонут.

У Франкла есть такой момент в "Психологе в концлагере":

"В начале марта 1945 года мой товарищ по лагерю рассказал мне, что 2 февраля 1945 года он видел вещий сон: голос, представившийся пророческим, сказал ему, что он может спросить о чем угодно и получит ответ на все. Тогда товарищ спросил, когда война будет для него окончена. Голос ответил: 30 марта 1945 года. Тридцатое марта приближалось, однако не было никаких признаков того, что голос сказал правду. 29 марта мой товарищ свалился в бреду и лихорадке. 30 марта он потерял сознание. 31 марта он умер: его унес сыпной тиф. Для него война действительно "закончилась" 30 марта – в день, когда он потерял сознание...

С [этим] согласуются более масштабные наблюдения, о которых сообщал один лагерный врач: заключенные в его лагере лелеяли надежду, что к Рождеству 1944 года они будут уже дома. Пришло Рождество, но сообщения газет были для заключенных отнюдь не воодушевляющими. Каковы были последствия? Неделя между Рождеством и Новым годом была отмечена в лагере таким количеством смертей, которого в нем раньше никогда не бывало и которое не могло быть объяснено такими обстоятельствами, как изменение погоды, ухудшение условий труда или вспышка инфекционного заболевания".

Трамп подложил гигантскую свинью украинскому народу – и не потому, что остановил поставки вооружений и аплодирует Путину (с этим мы вполне умеем справляться), а потому, что вселил в украинцев робкую надежду на то, что все может закончится "само", на переговорах "больших дядь".

Хуже всего, что представления о возможном завершении войны путем переговоров сейчас остаются единственным сценарием, который обсуждается. Других просто нет. Есть только этот – нереалистичный и вполне уродский. Но о нем легко думать, и на него легко уповать.

И когда этот сценарий гарантированно (почти) провалится, мы окажемся в ситуации франкловского лихорадочного сновидца.

Ни одна из путинских спецопераций, направленных на подрыв украинского общества изнутри, не была достаточно успешной, чтобы критически ослабить нашу волю к сопротивлению.

Трамповская операция "надежда" может в этом смысле оказаться куда более действенной, опасной и разрушительной для нас.

Это не значит, конечно, что всем нужно погрузиться в безнадегу. Скорее, наоборот.

Чувство самоуважения и уважения к тем, кто рядом, ко всем нам, кто продолжает сопротивление даже в самые темные и безнадежные времена, дает нам полное право надеяться, что выстоим.

Но если вы ждете чего-то от переговоров – прекратите сейчас же. 

Оригинал