Военная Алина Михайлова про "лето в Крыму для идиотов", потери на фронте и почему воевать будут все
Военная Алина Михайлова про "лето в Крыму для идиотов", потери на фронте и почему воевать будут все

Военная Алина Михайлова про "лето в Крыму для идиотов", потери на фронте и почему воевать будут все

Алина Михайлова рассказала о ситуации на фронте.

Военный корреспондент ТСН Наталья Нагорная пообщалась с Алиной Михайловой – руководительницей медицинской службы "Ульф" Первого отдельного штурмового батальона "Волки Да Винчи" им. Дмитрия Коцюбайло.

Алина откровенно рассказала о том, какой видит победу, реально ли выйти на границы 1991 года, нужно ли говорить правду о потерях, о том, что происходит на фронте. Военнослужащая рассказала, как переживает потерю любимого, благодаря чему держится, о работе с психиатром и нежелании общаться с людьми.

Расскажи про "Ульф", так понимаю, что ты создала эту медицинскую службу?

Алина Михайлова: У нас были погибшие ребята, которых потенциально, если бы было несколько экипажей, а не один дежурный, то их был бы шанс спасти. И тогда я пришла и предлагала – давайте попробуем создать в роте свою медицинскую службу. Так как мы добровольцы, там это было так – у тебя есть инициатива, ты можешь заниматься, чем хочешь.

А потом удалось сделать медицинскую службу "Ульф". И до начала полномасштабной войны это был один экипаж – с одним медиком, одним водителем. Сегодня же медицинская служба "Ульф" в составе Вооруженных сил Украины. И на сегодняшний момент у нас по штату, у меня в подчинении 33 человека.

Алина Михайлова о работе медиков на фронте

Все люди, которые ранены, чаще всего – это твои знакомые. Насколько это сложно?

Алина МихайловаУ нас жизнь человека на первом месте. Это так было при жизни "Да Винчи". Это была самая высокая ценность, которая вообще есть. И сейчас с этим немного сложнее, потому что формат войны снова меняется.

И вот эти ценности, за которые я пытаюсь бороться, чтобы они сохранялись, чтобы мы не превратились, несмотря на отсутствие Дмитрия, в, как говорят, "махровый пехотный батальон", где жизнь людей ничего не стоит.

В какой-то момент у меня уже были мысли, что, может, наш батальон просто хотят уничтожить, потому что было очень сложно, у нас были бешеные потери. Мы потеряли, во-первых, командира, а дальше мы начали терять с огромной скоростью наших профессиональных бойцов. Мы начали воевать прикомандированными бойцами.

И поэтому вот какой-то период времени, в котором мы участвовали в боевых действиях, он был тяжелым. Обычно мы выполняем задачи человеческими ресурсами, то есть людьми. А очень бы хотелось, чтобы мы в XXI веке больше воевали технически, чем так.

Михайлова о проблемах на фронте

Почему мы не воюем технически?

Алина МихайловаЭто тоже хороший вопрос. А почему у россиян есть "Шахеды", почему у россиян есть "Ланцеты", а у нас ничего нет? Напоминаю, что Украина в состоянии войны 10-й год. То есть для нас, наверное, масштабная война не началась вот так вот резко. И когда мы говорим, нам говорят, что мы должны экономить патроны, извините, мне хочется спросить, что?

Я довольно поверхностно на уровне просто воюющего батальона, но вот эти реалии, они мне кажутся очень такими нежизнеутверждающими. Почему мы не воюем техникой? Потому что у нас ее нет.

А почему на 10-й год войны у медиков на "Кейсоваке" нет бронированной гусеничной техники? Ну почему? Ну неужели за 10 лет мы не смогли сделать что-то свое? Почему мы не могли разворачивать такие заводы где-то, ну, не на территории, с кем-то сделать какие-то там партнерства, не знаю, контактировать с кем-то. Ну то есть куча вопросов, на которые нет ответа.

На сегодня война, вот у нас большинство раненых, которые были у меня, от сбросов и от FPV россиян.

Я не имею ничего от командования Медицинских сил, кроме бронированной техники, и она – помощь от Британии, которая пришла мне на батальон от Вооруженных сил. Все остальное – все легковые машины, шприцы, аппаратура, хирургические наборы, турникеты, бандажи. Даже препараты, опиаты – они у меня все волонтерские.

Так мы людей в ВСУ не пригласим.

Алина МихайловаВсе эти истории, что там кто-то не хочет идти в армию, все будут воевать. Хочешь ты этого, не хочешь ты этого. Просто нужно смириться с тем, что каждый сегодня призывного возраста, даже непризывного возраста.

У нас на сегодня очень много анкет в батальон, мы сейчас проводим мобилизацию, ребята там по 20-21 год, 18-летние, которые там школу закончили, воевать будут все.

Пока что сегодня у вас есть возможность выбрать, с кем вы будете воевать. То есть это батальон, подразделение, рота, где вы понимаете, что там есть хотя бы какой-то стержень идеальности, ценность ваша, как человека, я не говорю даже специалиста, а как человека.

У нас сегодня батальон, нужны просто тупо бухгалтеры. Мы не можем их найти. Нам нужны финансисты. Мне нужен вообще слесарь-электрик для того, чтобы мне машины там ремонтировать. Этот человек не будет воевать. Он не пойдет на фронт.

Я говорю за свой батальон, я не знаю, как в других отделах, но элементарно такие гражданские должности, абсолютно их сегодня не найдешь нигде.

"Все будут воевать" – Михайлова о нехватке бойцов на фронте

Вы говорили, что все будут воевать, но мне кажется, что когда это говорят, люди в это не верят.

Алина МихайловаПотому что это говорят только военные. На уровне государства мы пытаемся сглаживать кривые углы, и я не понимаю, для чего. Сегодня такой дефицит кадров, сегодня такой дефицит кадровых военных.

То есть если вы спросите у вменяемых офицеров, кого вам не хватает, он скажет, да, мне не хватает, конечно, пехоты, но он скажет, что и не хватает офицеров младшего офицерского состава, командиров, водителей, командиров роты, на них просто нет людей. Потому что кадрового резерва нет.

Его не было. Почему? То есть часть из людей уже погибли или ранены, и они не вернутся в войска, а других – где мы их будем брать? Это я говорю об офицерском составе.

Если мы говорим о солдатских и сержантских должностях, у нас на комплект подразделения разделили более 50% в своем преобладании. Как мы собираемся набрать этих людей? Тем, что мы будем ходить и говорить, типа, да ты еще посиди здесь, да вот еще немного, да вот совсем скоро, да вот мы в Крыму будем на следующий год, я это обожаю. И ты сейчас должен готовиться, выбрать подразделение, идти в ТЦК, давать бумажки, вступать, проходить КМБ и готовиться. Ну то есть других вариантов нет и не будет. Ну есть другой вариант, что мы тогда проиграем войну.

Возможно, люди не понимают, а как же это "мы проигрываем войну"?

Алина МихайловаМне не снятся никакие кошмары, мне не снится ничего, но когда у меня супер подавленное настроение, я вечером закрываю глаза, я время от времени пытаюсь в своей голове прокрутить, что мы там пережили, как подразделение, в последние месяцы.

И я в своей голове слышу, как в прямом эфире люди, которых я знаю годами, умерли. Прямо в прямом эфире.

И ты никогда к этому не привыкнешь, и ты никогда этого не простишь. И это вот эти голоса, эти фразы, они всегда будут с тобой всю твою жизнь. Какие бы ты лекарства не принимал, сколько раз психиатру, психологу это не рассказывал. Это будет с тобой всегда.

И когда позиция за позицией отдается, а наши командиры должны каким-то образом мотивировать бойцов стоять, стрелять в ответ. У нас была ситуация, это были разговоры также по рации, когда боец говорит, ну вот они заходят на позицию и мой личный состав отказывается выполнять задание. Такие тоже есть. Люди боятся. Не все киборги, не все суперштурмовики. На позиции, как правило, простые ребята, которые тоже не родились для того, чтобы быть штурмовиками.

И один из наших командиров говорит, смотри, ты должен сейчас собраться, вы должны дать бой, вы должны стрелять в них. То есть это вопрос, что ты не стреляешь где-то в миномет, у тебя прямой контакт, ты видишь перед собой врага в российском пикселе с оружием, который хочет убить тебя.

И наш командир говорит, смотри, если ты сейчас не дашь бой, твою позицию заберут, потом заберут другую позицию, а через месяц мы будем в Киеве воевать, в Киеве твоя семья. Ты хочешь, чтобы там была война? Ну он говорит – нет.

Говорит, тогда мы все должны дать бой сейчас вместе, потому что на соседней позиции я, с левой позиции – другой наш взвод. Если одна позиция сломается, другие позиции, соответственно, отпадают так же, они отрезаны. Это же все-таки цепочка.

И ты понимаешь, что гибнет твой личный состав, ты можешь каким-то образом его что-то мотивировать, и ты можешь во всем этом принимать решения, отдавать приказы, и они не всегда хорошие, и они не всегда такие, из-за которых никто не погибнет.

И это огромная ответственность эмоциональная, моральная, и с ней очень сложно жить. Очень сложно жить, когда слышишь, как в рации гибнут твои бойцы, а ты ничего не можешь сделать. Да, их прикрывает пулемет, да, их прикрывает миномет, но плотность противника и то, как он использует средства, опять же такие FPV, РЭБ и т.д., она настолько велика, что мы просто не выдерживаем этого.

И, ну там фронт на сейчас, он более-менее устойчив, возможно потому, что зима. А весной снова у нас будут откатываться позиции. Ситуация в тех же Крынках. Сколько там положили бойцов? Никто не знает.

Алина Михайлова о потерях ВСУ

Но мне кажется, что очень немногие осознают, насколько много погибло именно наших людей. Именно наших – и гражданских, и военных. Ты можешь это число, я не скажу озвучивать, но представить?

Алина Михайлова: Я там знаю свои данные по батальону, и для нас они шокирующие на самом деле. Но я не могу представить, а я знаю еще своих, тех, кто прикомандирован к нам, я знаю их, потери, в частности.

Я понимаю, сколько позиций наших где-то было потеряно, и сколько на этих позициях - это же вопрос трех метров земли, сколько было реально пролито крови за эти три метра земли.

Это же вопрос, что большинство людей не понимает, а что такое вообще война, как это происходит. Где-то так – пиф-паф, стреляли, там зашли красиво. Нет, это не так происходит. Это происходит не так, и это понимание потерь в целом, вот в день, сколько погибло бойцов по всей линии фронта, я даже не могу себе это представить.

Возможно, люди не идут на войну, потому что думают, что это очень страшно. Как подготовить людей к войне? Что можно сделать для этого?

Алина МихайловаНикто не говорит, что это не страшно. Это очень страшно. Это даже страшно, когда ты работаешь в штабе, а тебе говорят, что у нас сегодня на позиции погибло 20 человек.

Это страшно, потому что ты человек, а это твои побратимы. Ты готовил им боевые распоряжения, ты вписывал их имена, написал дату их рождения или собирал их социальные данные неделю до того. А сегодня тебе говорят, что 20 человек погибло на одной позиции.

Это страшно, и никто не говорит, что там страшно только тем, кто в окопах. Страшно абсолютно всем. Мне всегда страшно, когда наши ребята идут в штурм. Потому что я всегда знаю, что будут потери, будут раненые. Мне всегда страшно. И к этому нужно просто быть готовыми, и это вырабатывается со временем, и оно никуда от тебя не отойдет.

Это такое, не знаю, можно ли назвать это эмоцией, чувством, с которым сегодня украинцам приходится жить, и с ним нужно что-то делать. Его нужно обуздать и переводить этот страх в другое русло. У кого-то это может быть какая-то месть, у кого-то это может быть какое-то вложение в работу.

Алина Михайлова о мести

Ты сказала о мести, насколько это важно для тебя?

Алина МихайловаНу вот она, наверное, где-то и руководит тем, что я до сих пор нахожусь в армии. Мой главный мотиватор, почему я до сих пор здесь, это, безусловно, батальон и сохранение памяти Дмитрия.

Я даже не могу предположить, визуализирую ли я это как-то в одном человеке. И будет ли мне достаточно, если я буду знать, что там убили троих-четверых... Нет, не будет достаточно. Я очень рада и испытываю удовольствие, когда стреляют по Курску, когда гибнут мирные россияне. Я очень рада этому. И для меня это одна из этих историй, где я в "копилке мести" в таком месте ставлю галочку, что вот, хорошо, сегодня я удовлетворила свое желание мести. Поэтому это те вещи, которые ты рано или поздно находишь, и они суперсильные. То есть это суперсильное чувство.

Чего бы тебе было достаточно, чтобы ты сказала, что теперь я довольна, вот теперь это была моя репарация?

Алина Михайлова:

Супер-супер-супер тяжелые санкции, которые могут нам обеспечить наши друзья-европейцы, но они на второй год войны все обращаются к своему карману, и копеечка, доллар, евро им гораздо дороже, чем жизнь какого-то там украинца где-то там, я не знаю, в Запорожской области, какого-то там сегодня гражданского или ребенка, которого убили в торговом центре эти россияне.

Поэтому это какие-то недоступные мечты о том, что Россия не будет существовать, потому что это вопрос постоянного соседства нашего с ними. То есть как мы выиграем эту войну, на каких-то условиях, потому что тоже нужно быть реалистами. Граница 1991 года, я в это уже не верю. Я очень этого хочу. Какая наша победа? Моя победа – граница 1991 года. Супер! А на самом деле? И каждый должен, честно говоря, дать ответ сегодня. А что такое для нас победа? Потому что в реальности граница 1991-го – это очень туманная перспектива, если говорить о победе в этом ключе.

Поэтому если мы будем говорить о том, что будет удовлетворять мое мстительное эго, то это уничтожение всей Российской Федерации. Но опять же, на это влияет много факторов, и мои действия не приведут к этому.

У меня нет ответа. На сегодня я не имею этих ответов. И это самое печальное. Я к этому пришла совсем недавно, буквально в этих ночных разговорах перед сном сама собой.

Что для меня будет эта победа? А я уже не знаю. То есть можно ли сказать, что давайте вернемся к границам АТО-ООС? А те, кто погибли в АТО-ООС за эти территории? А Крым? А что мы будем делать с Крымом? А это уже не наши территории?

То есть очень много вопросов, на которые, опять же, очень мало ответов. Как-то оно должно быть когда-нибудь где-то озвучено, что давайте будем реалистами и озвучим хотя бы первый этап нашей победы. Он может быть в три подхода.

После того, как все это закончится, тебе станет легче или тяжелее?

Алина Михайлова: Я просто поменяю род своей деятельности на какой-то другой. Я не буду военнослужащей. Я, наконец, оставлю эту форму, армию и все, что с этим связано, и вернусь. И вот вопрос, а к чему я вернусь? А какая моя жизнь? Имеет ли она какую-то ценность?

Например, ты депутат в Киеве. Тебе легко будет просто сесть в кресло и быть рядом с людьми, а не с националистами из батальона, которые в основном добровольцы, а с депутатами разных фракций?

Алина Михайлова: Мы все меняемся. И что будет дальше, когда все это закончится? И кем я выйду из этой войны, и как я из нее выйду? Это тоже вопрос. И вопрос, будет ли комфортно мне и людям со мной в работе. Не знаю.

А как тебе просто среди людей?

Алина Михайлова: У меня здесь вопрос, что я себя окружаю людьми исключительно теми, кто из батальона. Даже в гражданской жизни я в окружении своих побратимов или я в окружении своих друзей, которые волонтеры, которые в контексте этой войны.

То есть в моем обществе практически нет людей, которые не подключены к этой войне так или иначе. И у меня выработалась такая штука, что я могу очень легко абстрагироваться, если это что-то не кричащее, там, условно, российская музыка, или сейчас меня очень триггерят русскоязычные дети, я не знаю почему. Мы говорим, мы воюем ради детей. Почему дети не разговаривают на украинском?

Алина Михайлова о "Да Винчи"

Иногда же бывают моменты, когда кажется, что все потеряно.

Алина Михайлова: Я думаю, что он когда-нибудь вернется и скажет, что все классно. Теперь я продолжу эту работу. Это такие психологические манипуляции, обманки на себя, которые не являются шаблонным примером для всех ситуаций. Я даже не имею представления. Не считая того, что у меня у знакомой погиб муж, она об этом узнала через смс, из каких-то публикаций. А я даже не понимаю, как это. Потому что у меня на руках погиб мой любимый человек.

И я не знаю, как это по-другому. У меня есть своя боль и свой путь, который я прошла. А у других женщин он совершенно другой.

А когда люди спрашивают, как ты?

Алина МихайловаЯ говорю, что более-менее. Никто же не знает, когда я остаюсь одна, с одними мыслями, что происходит. И какие препараты я пью, чтобы я для людей выглядела вот такой.

Я пошла к психиатру. Я не могу сказать, что мне это далось супер легко, но я обращаюсь за помощью, когда я не справляюсь.

Поэтому как я? Ну, как-то. Куда я бегу? Пока не знаю. Когда узнаю, куда я бегу, я там расскажу, покажу.

Я стараюсь не говорить с людьми. Я, в принципе, не особо социальный человек в плане того, хотя, кажется совсем по-другому. Если так на меня посмотреть, кажется, что я суперэкстраверт. Я абсолютный интроверт. Я, может, даже немного социофоб. Мне очень сложно общаться с людьми.

Я хожу в кино одна, потому что мне классно самой с собой. Я гуляю со своей собакой, потому что мне классно самой с собой. И у меня очень ограниченный круг общения с людьми.

А кто где-то что-то говорит, я давно на это не обращаю внимания. И поэтому как себя вести. Многие сказали, что мы боимся, что тебе писали, что мы видели тебя где-то в городе. Мы боялись подойти и обнять. Не нужно бояться. Если вы хотите это делать, вы можете это делать.

Ну я не могу говорить за всех, но это нормальный жест уважения, нормальный жест какого-то сочувствия.

Часто ли ты бываешь на Аскольдовой могиле?

Алина Михайлова: Каждый раз, когда приезжаю в Киев. И в какой-то момент, и это произошло в конце декабря, мне стало трудно туда приходить. Я даже не могу объяснить почему. Я ухаживаю за могилой, когда есть, я заказываю какие-то цветы, какие-то уборки, камешки перегребать, закупить что-то, свечи.

Вот когда кто-то спрашивает, чувствуешь ли ты там Дмитрия?

Алина Михайлова: Нет, его там нет. Ну для меня там его нет. И чувствую ли я какую-нибудь силу там? Тоже нет. Просто у меня есть чувство, что он есть, а вопрос где? Вот просто где-то есть. И нужно немного подождать и он вернется.

Какие ощущения остались у тебя в первую очередь?

Алина МихайловаСейчас гибнет цвет нации. Это те люди, которые взяли оружие и добровольно пошли защитить страну. Не прятались, не уехали. И желание мести и ненависти есть абсолютно за всех людей.

Но это какая-то пустота, наверное. Ты не имеешь права по-другому.

И я хочу, чтобы это спрашивали у людей, которые не пошли. А почему ты не был на Майдане? А почему ты не был на войне? На твою страну напали, ты пришел ее защищать. А люди, которые не пошли, у них не спрашивают, а почему ты так сделал? У них это не спрашивают.

Кем вы из этой истории выйдете? Теми людьми, кто были борцами и боролись? Или теми людьми, кто, поджав хвосты, ждали, пока за вас и для вас завоюют вашу же свободу? И это такие какие-то концептуальные вещи, о которых мало говорят.

Отношение к украинцам, которые выехали

Как потом все украинцы будут одновременно жить, ты представляешь?

Алина Михайлова: Закончится эта война, мы победили, внутри будет второй фронт. И к этому нужно готовиться. Я же говорю, люди могут уехать за 3-5 тысяч долларов, и это ни для кого не секрет. Мне звонят знакомые, говорят, а можешь порешать по "Шляху". Я хочу уехать к семье.

А ты что отвечаешь?

Алина МихайловаНет, я реально не могу. Даже если бы я сильно хотела, я не могу. Я даже не знаю механизмов. Я говорю, я не то, что не умею, я не могу, и ты как себе это представляешь? А что ему будет? А ничего ему не будет. А что будет тем, кто его выпустил и взял бабки? Да ничего не будет.

Как только все будет хорошо, условно, на горизонте, когда можно будет распиливать бюджетик, где можно будет делать реконструкцию и восстановление всех этих территорий, где разбомблено все. Когда придут к нам, я очень надеюсь, все эти деньги из-за границы на восстановление, на всю эту реинтеграцию, все остальное, прибегут, как миленькие.

Мы были за границей, у меня есть такой пример депутата Киевсовета. Началась полномасштабка, он поехал учиться в Стэнфорд, потому что он учится, и говорит, я вернусь и буду там рассказывать, как делать политику, как строить Украину.

В тяжелые времена для Украины, для Киева он отсутствовал, он учился где-то там. А сейчас вернулся – ходит, что-то обещает, рассказывает, как укрытия строить. А потому – они все вернутся.

А можно ли говорить сейчас людям о полномасштабной войне правду?

Алина МихайловаПравду какую? Правду о количестве нашего оружия, БК, личного состава?  Нет, потому что это вопросы национальной безопасности. Они не могут звучать. Но правду...

Опять же, это мой триггер, извините. Будем давать концерт в следующем году в Крыму? Это абсурд. Это, наверное, для идиотов. Вы считаете народ Украины идиотами?

Как раскрутили это контрнаступление. Минные заграждения? Да пофиг, идите вперед, нам сказали, что контрнаступление будет успешное. Нам его распиарили, мы его сидим, ждем с чипсами перед телевизором. Это проигрышная позиция прежде всего государства.

И здесь вопрос того, что затягивание нас в позиционную войну и затягивание нас в абсолютную и вечную оборону, и превращение этого в войну до 24 февраля, которая была, мы не выдержим этого. Вот с тем, как россияне штурмуют, как они нахрапом идут.

И мне страшно представить и думать, какой ценой, каким количеством жизней каждый день это все держится. Нам нужна помощь партнеров. Ее мало. И мы, как нищие, уже третий год. Будет ли Украина на карте Европы, только нам это нужно.

Я на самом деле, какие бы у меня ни были сомнения и грустные мысли обо всем, я хочу верить, что как-то из всего этого мы выкарабкаемся, потому что у нас просто нет выхода. Есть вариант А и вариант Б, там ты идешь в армию или не идешь в армию. И есть вариант, есть ли Украина и ты в ней, как украинец, с языком, на котором ты говоришь, или этого нет, потому что это забрала Россия.

И все, кто сегодня держит экономический фронт, кто до сих пор не в армии, должны подготовиться к тому, что они должны также подключаться к этому варианту А. Потому что других вариантов у нас нет. Мы либо проиграем, либо мы выиграем. Все.

Источник материала
Упоминаемые персоны
loader
loader